МОИ РОДИТЕЛИ

Валерий Дейчман

Биографический очерк
Недавно, в мае 2009 года, я в очередной раз посетил город своего детства и юности – Кременчуг. Встретился с друзьями, навестил немногочисленных родственников, собрал однокурсников за товарищеским столом, а, главное, посетил могилы близких мне людей. Крайне был огорчен, что на кладбище я встретил больше могил близких мне людей, чем тех живых, которых я мог видеть и обнять сегодня.
И среди этих могил – две самых родных и близких мне людей, моих родителей. Я заказал, и уже установили на их могиле новый памятник из мраморного камня, и какая-то часть этого камня осталась в моей душе.
Необъяснимое чувство тоски и горечи не покидало меня, пока внезапно появившееся желание сделать для моих родителей совершенно другой, словесный памятник не освободило меня от этой тяжести. Эти чувства побудили меня, человека, не обладающего писательским даром, ничего не написавшего серьезно, за исключением школьных сочинений и деловых писем, написать эти воспоминания.
Я писал эмоционально и быстро, написал все в два дня, хотя расстояние между первым и вторым днем было, примерно, в три месяца. В моей памяти, вероятно, не сохранилась точная хронологическая последовательность событий, даты, имена отдельных людей; все нижеследующее – это отражение моей взволнованной души.
В мае 2010 года исполняется 100 лет со дня рождения моего отца – Дейчмана Александра Марковича, и 25 лет со дня смерти моей мамы Дейчман Розы Иудовны.
Писать о своих родителях просто невозможно, если не рассказать о себе самом, потому что воспоминания о них неразрывно связаны с моей жизнью.
Итак, начну с самого раннего детства, то есть с тех моментов, когда я стал отчетливо понимать, кто мои родители, чем они занимаются, кто окружает меня, и где это все происходит.
Родился я, и первые мои младенческие годы прошли в послевоенном, полуразрушенном городе Кременчуге. Мы – наша семья: папа Александр Маркович, мама Роза Иудовна (соседи ее звали Юрьевна), бабушка, мать отца, Бруха Абрамовна, моя сестра Майя и я – жили в маленькой квартире без коммунальных удобств, в одноэтажном доме барачного типа на улице Ленина угол Богдана Хмельницкого, теперь улица Победы. В квартире было две комнаты, одна из которых была одновременно и кухней, и там стояло громадное (так мне казалось) ведро с холодной питьевой водой. Было очень холодно зимой. Туалет, конечно же, был во дворе.
Отец работал в горкоме партии, приходил домой поздно, и вечерами вся семья собиралась возле радиоприемника, слушали, разговаривали. Вскоре мы переехали в большую квартиру, почти рядом с нынешней. Это был двухэтажный дом на углу улиц Богдана Хмельницкого и Октябрьской. Старый дом на улице Ленина подлежал сносу по ветхости, и на его месте сейчас построен пятиэтажный дом.
В новой квартире удобств тоже не было. Комнаты были просторные, но зимой холодные. Поэтому зимой все спали в одной комнате, которую отапливали древесными опилками. И, конечно, ни горячей, ни холодной воды, ни туалета в квартире не было. Зато двор был большим. Здесь жили работники деревообрабатывающего комбината. В этом дворе прошло мое детство до 13 лет. Соседи вечерами играли в домино во дворе. Я не помню, чтобы открыто пили или сквернословили, но драки между ними бывали нередко. И тогда женщины звали дежурного милиционера, охранявшего на другой стороне улицы Госбанк, и он шел, неохотно, разнимать драчунов.
Папа не принимал большого участия в этой жизни двора, но его знали все и он со всеми был дружен. К нему приходили все за советом и помощью, и отец растворялся в чужих делах и проблемах. А проблемы в то время были: квартирные, общие кухни, пенсии за потерю кормильца и другие. Папа дела все, что было в его возможностях, чтобы помочь тем, кто в этом нуждался.
Я носился в коридоре на трехколесном велосипеде, дружил со всеми пацанами, хотя драки и потасовки тоже случались. Моими первыми друзьями по двору были Толя Норец, Саша Круглый, Саша Дараган.
Параллельно и наши родители поддерживали тесные отношения. Родители моих друзей были интересными людьми. Отец Толи Норца был в прошлом авиационным механиком, мог отремонтировать не только самолет, но и пилораму на деревообрабатывающем комбинате, а во дворе велосипед. Мама Саши Дарагана работала детским глазным врачом, была самая сердечная и радушная женщина в нашем дворе. Муж ее работал главным бухгалтером комбината и всегда был очень серьезен и озабочен. Отец Саши Круглого, бывший моряк, капитан 3-го ранга в отставке, работал главным инженером комбината, но всегда находил время, чтобы развлечь нас, детей, и покатать на лодке по Днепру. Его жена была детским врачом, и моя задница не раз страдала от ее уколов. Я часто болел, и она первая приходила на помощь.
Отец мой имел несложные бытовые обязанности по дому. После работы нужно было принести несколько ведер воды, зимой – корзину опилок и растопить печь, накормить свинью, живущую в сарае. В то нелегкое время наша семья, как и многие другие, держала в сарае живность: свиней, кур, кролей. И, закончив эти нехитрые, но и нелегкие физически дела, отец садился за большой обеденный стол, где раскладывал книги, газеты, бумаги и много допоздна работал, что-то писал, что-то читал, порой до утра.
Мама моя была не очень крепкого здоровья женщина, часто болела, но жизнь не позволяла ей расслабиться. Мама всю жизнь – я имею в виду послевоенный период – работала бухгалтером на фабрике индивидуального пошива одежды. Переживала все потрясения и изменения вместе с фабрикой. После нелегких квартальных, полугодовых и годовых отсчетов, ревизорских проверок приходила усталая домой, где ее ждала другая работа. Уход за детьми, наша одежда, наши уроки, приготовление еды, уборка квартиры, забота о муже – все это лежало на ее хрупких плечах.
О маме
Мама родилась 13 мая 1913 года в бедной многодетной семье в г. Александрия Кировоградской области. Я хорошо помню ее сестер - Феню, Геню, Марусю, брата Мишу. В семье были еще и другие сестры и братья, но они умерли в тяжелые годы голода на Украине, и я о них мало что знал.
Был еще мамин младший брат Гриша, который ушел на войну добровольно, раньше своего призывного возраста, и в первый год войны, в 1941 году, был убит. Мама особенно часто вспоминала именно его, очень горевала и рассказывала, что Гриша был очень красив и талантлив, он прекрасно играл на скрипке. Перед уходом на фронт он отдал маме на хранение скрипку, но судьба не сохранила ни его жизнь, ни скрипку. В начале войны маме пришлось бежать из Кременчуга с маленькой дочкой и свекровью, абсолютно без вещей и, конечно же, без скрипки. Всегда, где бы мама ни слышала скрипичную музыку, слезы появлялись у нее на глазах. Мы с сестрой тогда не понимали причины, да и не знали, как утешить ее.
Из Кременчуга мама добралась до Оренбурга (Чкалов в то время), там нашла приют со свекровью и дочкой у совершенно незнакомых, но очень добрых людей. Работала в госпитале официанткой, санитаркой, наконец, по специальности – бухгалтером.
В первый год войны не имела никаких сведений об отце, о своих братьях, ушедших на фронт, ничего не знала о судьбе своих сестер. В 1942 году отец разыскал их, и восстановилась почтово-полевая переписка. После войны мама разыскала своих сестер и единственного оставшегося в живых брата Мишу. Но война рассеяла остатки этой семьи: сестра Геня оказалась в Симферополе, Феня – в Куйбышеве (сейчас Самара), Маруся – в Ново-Куйбышевске, брат Миша – в Сталинграде.
После освобождения Кременчуга мама вернулась туда с семьей, а после Победы в 1945 году, когда началась демобилизация фронтовиков, отец встретился с ними тоже в Кременчуге. В 1946 году, 8 октября, родился я, а когда я немного подрос, мама пошла работать, оставив меня и сестру на попечении бабушки. В Кременчуге жили папины родственники: тете Роза, тетя Соня, дядя Ефим, двоюродные сестры и братья, а также друзья по учебе, работе и фронтовой жизни. Мамина родня была рассеяна по Союзу, все были далеко, мама очень болезненно переживала разлуку с сестрами и братом.
У нее был чуткий, трогательный и сентиментальный характер. В Кременчуг приезжали на гастроли театры из столичных и областных городов. Помню, как на одном спектакле – это была «Сильва» Кальмана – мама расплакалась, чем очень смутила папу и сидевших рядом зрителей.
Обычно отношения между невесткой и свекровью не бывают абсолютно безоблачными, но мама, несмотря на возникающие порой сложности, не доводила эти отношения до конфликта. Мама сумела наладить контакт с многочисленной в то время папиной родней в Кременчуге. Они любили ее, уважали за ее мягкость, ценили ее гостеприимство.
Мама, безусловно, любила меня горячо и преданно, не отходила от моей постели, если я болел, переживала за мой каждый детский шаг. Но чувство, что женщина все же слабее мужчины и нуждается в большей защите, не покидало ее, и заботы и тревоги о моей сестре никогда не оставляли ее в покое.
Даже когда мы с сестрой повзрослели, она не сменила темп своей жизни. Мама полностью отдавала себя семейной жизни, в заботах и хлопотах о детях и муже. Ее невозможно было соблазнить поездкой на отдых к морю или другими развлечениями, если в этом она видела ущерб для детей и семьи. Очень мягкая и доброжелательная в общении с людьми, она привлекала их к себе как-то интуитивно, даже не пытаясь при этом каким-то образом казаться лучше или притворяться. Ее естественное состояние всегда излучало любовь и внимание к близким. К нам часто приходили далекие родственники и просто знакомые люди, многие из них в те нелегкие годы испытывали нужду, и первое, что мама делала, это предлагала им еду, а в случае, если они отказывались или стеснялись, мама все равно могла уговорить их поесть и, конечно, попить чай.
Наша родственница тетя Эмма приходила к нам в гости с душевнобольной дочкой Аллой. Алла часто была голодной, а ее мама стеснялась и не разрешала кормить дочь. Тогда Алла становилась более возбужденной, нервничала, громко говорила. И никто, кроме моей мамы, не мог успокоить ее. Мама, обняв Аллу за плечи, уводила на кухню и там, чтоб никто не видел, кормила ее чем-нибудь особенно вкусным. Алла успокаивалась, становилась веселой, улыбалась, обнимала мою маму, и никто бы не мог поверить в этот момент, что она не совсем здорова.
Я рос слабым, болезненным и хилым ребенком, очень плохо ел. Мама переживала за меня, очень страдала, порой даже плакала, старалась приготовить мне что-нибудь вкусное, при этом не позволяя себе ничего лишнего, отказывая себе во всем.
Теперь, когда я уже далеко не молод, я, наконец-то, обрел волчий аппетит и позволяю себе, вопреки советам врачей и жены, есть много, без меры, в любое время. Конечно, я понимаю, что эти переедания вредны мне, но при этом я всегда вспоминаю маму и думаю, что если бы она могла видеть меня в эти моменты обжорства, она была бы самой счастливой женщиной на свете.
Мама была очаровательной женщиной, а в молодые годы слыла красавицей, но одевалась всегда скромно, не имела никаких украшений, не пользовалась косметикой. Единственное нарядное платье – зеленое с поясом и белой перламутровой пряжкой – помнится мне все годы, как будто у нее никогда не было ничего лучшего. Из всех украшений она имела всего одно золотое кольцо, это было обручальное кольцо, подаренное ей папой.
Да, мы не жили богато, но мама, если бы хотела, могла позволить себе что-нибудь шикарное и дорогое из одежды, так как работал на фабрике индивидуального пошива одежды. Однако она и не хотела использовать никакие привилегии; для нее главное в жизни были предельная скромность и порядочность.
Мама была очень старательным, знающим и ответственным работником, глубоко знала свое дело, профессионально и тщательно выполняла свои обязанности в бухгалтерии. Ее коммуникабельность, внимательность и доброжелательное отношение к сотрудникам располагали к ответной симпатии и подлинному уважению. В необходимые периоды отчетов, начисления зарплаты на фабрике, мама, не считаясь с личным временем, засиживалась на работе допоздна, пока не заканчивала необходимые расчеты. За все это ее очень ценили и директор, и главный инженер, и главный бухгалтер, и коллеги по работе.
Когда маме исполнилось 55 лет, она еще выглядела очень привлекательной, далеко не старой женщиной, была достаточно работоспособной и энергичной. Руководство фабрики уговаривало маму не идти на пенсию, а продолжать работать. Но мама сделала свой выбор. Она отказалась от работы, от более существенного, чем пенсия, дохода и полностью отдала себя домашним хлопотам, заботам о дочке, сыне, внуках, муже, стареющей свекрови.
Позднее, когда неожиданно заболел отец, мама сделала немыслимые усилия, чтобы спасти его жизнь. У отца был тяжелый обширный инфаркт, затем последовало обострение язвенной болезни желудка и сильное кровотечение, значительная потеря крови. Чтобы остановить кровотечение, ему прикладывали аппликации из льда, что привело к воспалению легких, затем к этому добавилась болезнь печени (гепатит) – после переливания донорской крови. Ситуация была практически безнадежной. Лечивший папу весьма опытный доктор Л.Д. Гвирцман не был настроен оптимистически в медицинских прогнозах. Мама не отходила от папы, ночевала в больнице, порой даже на полу, умоляла медсестер не выгонять ее и дать возможность быть рядом с мужем днем и ночью. Когда перспективы на выздоровление стали совсем неутешительными, врачи потребовали от мамы не оставаться на ночь в больнице, чтобы она не довела себя до инфаркта, а также рекомендовали забрать отца из больницы домой.
Дома начался новый этап борьбы за его здоровье. Мама не жалела себя нисколько. Не было у нее ничего другого, только забота о муже. Ночами не отходила от его постели. Рано утром спешила на базар, покупала ягоды, целебные травы, продукты. Затем варила специальные отвары, чай, каши, кормила и поила его, как грудного ребенка, делала необходимые процедуры.
В этом ей помогала ее родная сестра Маруся, специально приехавшая для этого из Ново-Куйбышевска. Вдвоем они, можно сказать, сделали невозможное. Шаг за шагом появились признаки выздоровления. Этот этап продолжался более года, и только благодаря вниманию, усердию, терпению, благоразумию и самоотверженности мамы, папа был спасен и вернулся к нормальной деятельности. Но это самопожертвование не прошло даром и подорвало ее здоровье.
Мама вернулась к своим обычным семейным хлопотам, помогала сестре, занималась с внуком и внучкой, но делать это ей становилось все труднее и труднее. Мама долго болела, искали причину, ставили противоречивые диагнозы. Снова приехала из Ново-Куйбышевска тетя Маруся и с прежней энергией ухаживала за своей сестрой. Мама не сдавалась, не жаловалась, проявляла обычное беспокойство и заботу о папе, дочери, внуках. Вся семья и родственники делали все возможное, но здоровье мамы с каждым днем ухудшалось.
В мае 1985 года я приехал из Минска в Кременчуг с женой Зоей. Это придало маме какой-то положительный импульс. Зоя быстро навела порядок в квартире, убедила папу сдать в макулатуру десятки килограммов ненужных бумаг и газет. Квартира обрела новый вид. Зоя одевала маму и выходила с ней во двор, где был сад, кормила ее. Мамины глаза заблестели жизнью и радостью. Улучшились самочувствие и аппетит. Мы поверили в чудо выздоровления настолько, что даже стали подумывать об отдыхе в Крыму.
Но чуда не произошло. В тот день, когда мы строили наши оптимистические планы, мама позвала в свою комнату папу, что-то хотела сказать ему, но не смогла, сердце ее остановилось.
В тот момент я еще не представлял себе, какая трагедия произошла. Я был поглощен соответствующими заботами: похороны, похоронный оркестр, кладбище, поминки. Слез не было. Казалось, я уже был готов к этой потере и пережил ее. Но спустя день или два я зашел в пустую комнату, где еще недавно стоял гроб, упал на диван и рыдал так горько и долго, как только мог когда-то в детстве. Я понимал, кого я потерял, что эта боль навсегда останется в моей душе. И действительно, идут годы, прошло почти 25 лет, но память и боль не угасают, а когда я приезжаю в Кременчуг, я так же, как и тогда после похорон, плачу безутешно на могиле родителей.
Об отце
В детстве моем я слышал от взрослых, что я папин любимец и баловень. Впоследствии я понял, что это не совсем так. Отец проявлял ко мне и к сестре равную заботу и внимание. Но то, что я был младше и я был мальчик, и, главное, его собственный детский опыт наложили определенный оттенок на его отношение ко мне. Дело в том, что папа рано потерял отца (моего дедушку), и практически рос сиротой, и в те суровые годы не знал подлинного детского счастья.
Отец родился 10 мая 1910 года в г. Белая Церковь. В своей биографии папа писал, что его отец (то есть мой дед) умер, когда папа был ребенком. Но из рассказов бабушки и родственников я узнал, что мой дед, Марк Дейчман, не умер от болезни, а был убит.
Дело происходило в феврале 1919 года в Белой Церкви. Во время погрома петлюровцев вся семья спряталась в погребе у соседей. Дед Марк отказался прятаться, к тому же он был тяжело болен, - кажется, тифом. Он считал, что его дом обойдут стороной, - дескать, что взять в полунищей квартире. Но это и послужило причиной беды. Откупиться от мародеров было нечем, и они от злости, что нечем поживиться, убили больного человека в постели.
Оставшись без мужа с двумя малолетними детьми, без средств к существованию, бабушка была вынуждена отдать сына (т.е., моего папу) родственникам мужа в Кременчуг. Девятилетний мальчик устроился работать в папиросный магазин, продавал с лотка папиросы, зазывал покупателей.
Друзья, купите папиросы,
Подходи пехота и матросы,
Подходите, пожалейте,
Сироту меня согрейте,
Посмотрите, ноги мои босы.
Теперь, когда я слышу эту песню, я вижу своего отца в его босоногом детстве.
Моего отца приняла в свою семью тетя Роза (родная сестра деда Марка Дейчмана) и ее муж Яков Гринбаум. Он же определил отца на учебу в семилетнюю школу.
Шли годы, от голода умерла Верочка, младшая сестра папы, бабушку приютил в Белой Церкви ее родной брат Яков Маргулис. Папа взрослел, учился, очень любил читать, никогда не расставался с книгой. Особенно любил историю и гуманитарные науки, был пытливым и любознательным подростком. Времени для игр и забав не оставалось. После окончания школы он поступил в Кременчугский педагогический техникум, который в 1930 году был реорганизован в Институт социального воспитания. Способного и одаренного юношу заметили и предложили преподавать, одновременно с учебой, на вечернем рабочем факультете этого же института. В 1932 году отец с отличием окончил институт, получив диплом и специальность учитель истории.
Жизнь постепенно налаживалась, он получил какое-то жилье. Наконец-то к нему переехала мать (моя бабушка).
Украина жила своей историей. Гражданская война, разруха, коллективизация, индустриализация, голод, пятилетки, репрессии. Бог хранил моего отца, он выжил в то смутное время, ничем не запятнал себя.
Пришло время, и отца призвали в армию. Он изучал нехитрую в то время военную науку: бегали с противогазами, скакали на лошадях, стреляли из линейных винтовок.
Когда бабушка, человек не очень образованный в военном деле, приехала навестить сына в месте прохождения военной службы, она сказала, что армия готовится к вчерашней войне. В Европе полыхала война, на полях сражений ревели танки, самоходные пушки, летали истребители и бомбардировщики, стреляли из автоматического оружия. А в полку, где служил папа, на учениях шашками наголо рубили соломенных манекенов- империалистов.
Закончив срочную службу в звании командира взвода, отец вернулся в ставший ему родным Кременчуг. Преподавал историю на рабфаке, в школе, одновременно продолжал образование на заочном отделении Харьковского педагогического института.
Работа, учеба, чтение книг не могли оторвать его от реальной жизни, романтических увлечений. Папа встретил Розу Журавскую, мою будущую мать, и в 1935 году они поженились.
Я ничего не знаю о их романтических отношениях в тот период. Знаю точно – я видел фото, - что моя мама была необычайно красивой девушкой. Убежден, что папа безумно любил ее.
В семье появился ребенок, Майя, моя сестра. Но нормальная благополучная жизнь продолжалась недолго. В декабре 1937 года арестовали папиного дядю (брата моего дедушки Марка) Соломона Дейчмана. Теперь уже отец принял в с вою семью сына арестованного дяди, Леонида Дейчмана, и дал ему возможность жить и учиться. Дядя Соломон так никогда и не вернулся из сталинских лагерей. Только в середине 60-х годов он был посмертно реабилитирован.
С первых дней войны отец ушел на фронт. Значительная часть его военной службы прошла в автомобильном батальоне в должности командира роты. Многие месяцы он не имел известий о своей семье, Кременчуг был захвачен немцами.
Батальон привозил боеприпасы и вооружение на передовые позиции, обратно везли раненных бойцов. Война для всех была войной, со всеми своими страшными потрясениями. Вокруг всегда рядом ходила смерть – смерть врагов, смерть своих боевых друзей и товарищей, смерть мирных жителей, детей, стариков. Как и все, он нес тяготы этой тяжелой, грязной, опасной и кровопролитной работы, имя которой Война.
Помню один из эпизодов, очень неохотно рассказанных мне о войне отцом.
Несколько машин батальона доставили снаряды к передовой, а обратно поручили везти немецких военнопленных. Охраны не было никакой. В каждом грузовике было по два солдата – один за рулем, другой то в кузове, то в кабине. Пленные покорно сидели в кузове. Никто не пытался убежать. На привале пленные ломали руками хворост, жгли костры, пекли картошку, выполняли команды солдат и офицеров.
Отец немного говорил по-немецки и управляя этим конвоем достаточно уверенно и спокойно. За долгие часы этого путешествия пленные и солдаты успели познакомиться поближе, некоторые звали друг друга по имени. В основном, пленные были такие же простые крестьянские парни, как и наши солдаты, - вчерашние колхозники, механизаторы-трактористы.
На одном железнодорожном переезде машины остановились. На путях стоял поврежденный бомбежкой санитарный поезд. Всем распоряжался офицер из команды «СМЕРШ». Он приказал отцу освободить машины от военнопленных и взять, сколько возможно, раненых из поезда.
Что делать с пленными? Ответ был прост: «Расстрелять!»
Отец не мог так легко выполнить этот приказ. Он попросил письменный документ, как приказ, но в ответ получил мат и угрозы оружием. Среди солдат-водителей тоже не нашлось охотников выполнить эту команду.
У этих солдат, простых работяг, за спиной которых были их сожженные деревни и дома, убитые родители, угнанные в рабство сестры, постоянно живущих в этой ужасной человеческой мясорубке войны, не хватило сил поднять руку на безоружного врага.
В то же время офицер из СМЕРШа нашел несколько добровольцев из охраны поезда, и они, вооружившись водкой и автоматами, пошли выполнять поставленную задачу. И даже когда в лесу прозвучали первые выстрелы, немцы покорно, практически без конвоя шли к месту своей смерти.
Один из пленных подошел к отцу и отдал ему колодку с фашистскими наградами. Впоследствии, через много лет, когда в Кременчуге организовали краеведческий музей, отец отдал туда эти медали.
Этот эпизод очень взволновал отца. Он был очень чувствительным человеком. Бережно относился к своим товарищам и подчиненным. И они, в большинстве, платили ему тем же.
Однажды я, будучи уже достаточно взрослым человеком, приехал в Киев в командировку. Папа посоветовал мне зайти к его фронтовому другу, в то время работавшему учителем в школе, - М.Ц. Островскому.
Вечером, закончив дела, я приехал к Островскому. Дверь открыл его товарищ и однополчанин по войне Голобородько Н.С. «Саша Дейчман, ну какой же ты молодой!» - воскликнул Голобородько и стал тискать и обнимать меня. Я до этого не знал его вовсе, а он принял меня за моего отца, так как я очень был похож на папу.
Когда ситуация прояснилась - кто есть кто, - все вдоволь посмеялись и сели за стол. За столом был еще один их общий друг и однополчанин. После этого смешного недоразумения разговор за столом пошел всецело о моем отце. И я никогда в жизни не слышал столько хорошего, интересного и значительного о своем отце, как в этот вечер. Говорили люди, знающие его по совместной жизни в землянках, на войне, в опасной обстановке, - люди совершенно независимые, честные, бесхитростные. Все говорили о моем отце в его отсутствии, от души, от чистого сердца, без какой-либо лести или заинтересованности. В искренности их слов я не сомневался.
Говорили о том, что папа по-отечески относился к солдатам, делил с ними офицерский паек, курево, помогал тем, кто был в беде или просто нуждался в поддержке. И много-много и долго говорили о нем. Я тогда с еще большим уважением и гордостью стал понимать своего отца.
Вспомнили смешной эпизод. Фамилия Дейчман, в переводе с немецкого означающая «немецкий человек», была неблагозвучна в те годы. В приказах на поощрения или награды фамилии писались в алфавитном порядке, следовательно, фамилия Дейчман на букву Д почти всегда была на первом листе. Как правило, большое начальство читало, чаще всего, первый и последний листы приказов. Неблагозвучную фамилию Дейчман часто просто вычеркивали. Тем не менее, папа заслуженно получил немало фронтовых наград. Я и сейчас храню его ордена и медали на стене в своей квартире в Бруклине.
Отец прошел по всем тяжелым дорогам войны. Участвовал в обороне Москвы, в наступательных операциях по освобождению Белоруссии и европейских городов. В звании капитана дошел до Берлина. В счастливый День Победы он с боевыми друзьями оставил свой автограф и надпись «Мы с Кременчуга» на полусгоревших стенах Рейхстага.
Окончилась война, отец демобилизовался из армии. Родители вернулись в родной Кременчуг. Папа работал в местном горкоме партии. Ему предложили продолжить образование в Москве, учиться, писать диссертацию. Но он не мог оставить семью в те голодные годы, и отказался.
Отец был отличным лектором, умел заинтересовать слушателей. Ему это позволяли ему большой опыт преподавательской работы, широкая эрудиция, начитанность. В работе ему помогали присущий ему оптимизм, чувство юмора, умение общаться с людьми и неиссякаемая энергия. Хотя разъяснять решения партии порой было непросто. В лекциях и беседах он проявлял некоторую осторожность. Наверное, понимал, чем заканчиваются откровенные разговоры.
Смерть Сталина
5 марта 1953 года у моего друга Саши Круглого был день рождения. Родители одели меня поприличней и отвели в квартиру друга. Родители Саши накрыли для детей стол с угощением. Я подарил Саше книгу, а кто-то подарил ему игрушечную двустволку, стреляющую пистонами. Саша дал мне пострелять из нее, и я не хотел выпускать эту игрушку из своих рук. Радости моей не было предела. Дети шумели и веселились, а я, кажется, больше всех.
Вдруг в комнату вошел отец Саши, Семен Яковлевич. Всегда с офицерской выправкой, с доброй улыбкой на лице, он сейчас был совсем другим. Строгим и каким-то растерянным. Он сказал: «Дети, не шумите, у товарища Сталина температура».
Все замолчали виновато, праздник остановился, стали расходиться. Я неохотно расстался с двустволкой и пошел домой в жуткой тоске. Дома родители и бабушка сидели за столом, слушали радио. Мама бросилась меня успокаивать и укладывать спать. Я лежал за занавеской, слушал сообщения о состоянии здоровья Сталина, о температуре и прочих непонятных для меня вещах, и не мог уснуть. Что же тут такого, что у товарища Сталина температура? У меня это было столько раз, и никто из-за этого не отменял праздники. Придет к нему доктор, сделает укол, и он выздоровеет, как и все. Что они так переживают и волнуются?
На другой день я встретил возвращающуюся из школы мою сестру Майю. Она шла в слезах, растерянная, в распахнутом пальто, с незакрытым портфелем. Я подумал, что кто-то обидел ее или побил, подбежал к ней, спросил, в чем дело? Она сквозь слезы сказала: «Сталин умер».
Дома мама вырезала из красной материи нарукавные повязки, пристрочив к ним по краям черные ленты. Все взрослые надели эти повязки на руку.
В детском саду няни и воспитательницы забыли дать нам рыбий жир. Я был несказанно рад, так как ненавидел процедуру вливания в рот рыбьего жира.
Нас построили в два ряда и вывели во двор, но не позволили нам играть. Мы подошли к забору, отделяющему детский сад от табачной фабрики. Там за забором, во дворе фабрики тоже стояли люди с красно-черными повязками и флагами. К нам подошла заплаканная заведующая садом. Дети, сказала она, плачьте! Сейчас в Москве хоронят товарища Сталина.
На фабрике заревел гудок. Мы вздрогнули и заплакали от всей души – от страха, от непонимания, от того, что все вокруг плачут. Мы смотрели друг на друга, плачущих, дрожащих, и никто из нас не мог успокоиться. Я также безудержно рыдал, захлебываясь от слез и соплей.
Таким мне запомнилось это событие.

* * *
После сталинского режима пришла хрущевская оттепель. В начале, как всегда, с приходом новой власти появляются надежды на перемены к лучшему. И действительно, было взято направление на улучшение качества жизни людей, сокращение очередей в ожидании квартир, попытка увеличить производство продуктов питания, освоение новых земель и так далее. Главное, все вздрогнули, услышав правду о культе личности и репрессиях Сталина. Для одних это было неожиданной новостью, для других – официальным признанием того, что они видели, понимали, переживали и страдали.
Впервые руководитель нашей страны поехал заграницу, в США, прорвал «железный занавес». Стали говорить не о концепции войны, а о политике мирного сосуществования. Думаю, что папа восторженно принял приход к власти Н.С.Хрущева. Хрущев казался каким-то своим, простым, доступным, располагающим к себе человеком, не совсем сдержанным, но вполне скромным.
Не помню точную дату, но знаю точно, что на открытие Кременчугской ГЭС приехал Н.С.Хрущев. В Кременчуге его сопровождали работники горкома партии, среди них и мой отец. В папином архиве, к сожалению, не сохранилась фотография его с Хрущевым.
Когда колонна машин подъехала к поселку строителей и эксплуатационников ГЭС, Хрущев остановил машину и вышел из нее. Поселок строителей был построен на месте деревни Табурище. Не совсем благозвучное название Табурище местные руководители изменили на город Хрущевск. Видимо, ничего не знавший об этом Никита Сергеевич подошел к дорожному знаку со своим именем и стал ломать его. Подбежали водители и сопровождающие и стали голыми руками демонтировать знак с названием города. «После моей смерти будете называть города моим именем, а не сейчас!» - сказал Хрущев, махнул рукой и пошел к машине.
Все были удивлены проявлением такой скромности стороны. Хотя в то время многим городам возвращали их родные названия. Сталинград стал Волгоградом, Ворошиловграду вернули его имя Луганск, и так далее. Город Хрущевск сейчас называется Светловодск.
Папа внимательно слушал выступления Н.С.Хрущева по радио, телевидению, интервью журналистам и, конечно, читал все, что печаталось в прессе.
Папа твердо был убежден, что все, что пишется в газетах, журналах, должно быть абсолютно правдивым. Со временем эта наивность, может быть, и прошла, но в то время это было именно так для него. Отец не только писал лекции, доклады, выступления, но также активно сотрудничал с местной городской газетой «Робитнык Кременчучины» и областной «Зоря Полтавщины». Тогдашний главный редактор городской газеты Демьян Никитич Коваленко высоко оценивал публикации отца, при этом оставаясь строгим критиком и близким другом.
Регулярно отец читал лекции на многих предприятиях и организациях города на самые разные темы. Но главные темы были: международные отношения, политика, история, религия, внутренние проблемы. Его лекции слушали с неподдельным вниманием, задавали вопросы, получали обстоятельные ответы. Часто после этих выступлений проводились концерты художественной самодеятельности или показывали кино. В таких случаях папа часто брал меня с собой, и я был свидетель вышесказанного.
Главным центром общественной жизни города в то время был Дом офицеров на улице Ленина. Здесь проходили гастроли театральных коллективов, выступали артисты эстрады, певцы и музыканты. Демонстрировались художественные и документальные фильмы. На танцевальных вечерах играл духовой оркестр или радиола.
Помню, что там я видел «психологические опыты» Вольфа Мессинга, выступления всеми любимых в то время Тарапуньки и Штепселя, концерт известного музыканта-скрипача Валерия Климова и много другого.
Здесь же проводились различные партийные мероприятия: совещания, пленумы, конференции. Доклады и выступления к ним часто готовил папа, но вместе с ним работали также лекторы-консультанты Макуха, Пильчук, Данилейко и другие. Для подготовки к этим докладам отец много занимался в библиотеках горкома партии и Дома офицеров. Помню, что библиотекой горкома заведовала Галина Романовна Тристан, которая иногда помогала мне делать уроки. А библиотека Дома офицеров имела в то время самый лучший фонд книг, и мне повезло, что там я мог читать книги и литературные журналы.
Иногда отцу поручали писать доклады для партийных начальников – секретарей обкома или ЦК Украины. Тогда он уезжал в Полтаву или в Киев. Несколько раз он брал меня с собой.
Для отца работа была главным смыслом его жизни. Я не помню, чтобы его всерьез интересовали рыбалка или игра в домино. Все свое время он отдавал работе, чтению газет, журналов, книг и, кончено, семье. Когда сестра закончила среднюю школу, он поддержал ее в выборе профессии учителя. Когда у меня на первом курсе техникума были проблемы с учебой, отец смог убедить меня преодолеть трудности, не бросать техникум, добиться цели. Впоследствии, после окончания машиностроительного техникума, убедил меня поступать в институт и для этого дополнительно заниматься с учителями-репетиторами.
Этот шаг дал результат. Я поступил в институт. И многому научился у отца, а именно: настойчивости, ответственному отношению к своей работе. Эти качества мне помогли и помогают сейчас в моей жизни.
Папа умел располагать к себе людей. К нему шли и друзья, и родственники, а порой и малознакомые люди за советом и всегда получали в ответ внимание, сочувствие, поддержку, самый возможный рациональный совет, конкретное решение и помощь. Он был открыт и доступен для всех. К нам домой поговорить с отцом приходили и пожилые пенсионеры, и молодежь, и учителя, газетчики, коллеги по работе многочисленные друзья. Обсуждались самые разные темы и вопросы, спорили, шумели, порой имели разные мнения, но всегда считались с мнением отца.
В числе папиных знакомых было немало известных в то время в Кременчуге людей, которые поддерживали с ним теплые, хорошие отношения. Среди них были видные врачи: М.Диканский, В.Т.Федько, М. Поспелов и его сын Вячеслав Поспелов, В.Маневский, Л.Д.Гвирцман; учителя: М.Кулешов и его сын Всеволод Кулешов, Л.И. Евселевский, Г.Н. Пономарева, С.Т.Коротич, Е.С.Рывкина; адвокат А.Л.Пикулин; журналисты: Д.Н.Коваленко, О.П.Кулешова; партийные и хозяйственные руководители: П.О.Згола, М.И. Рассохин, И.М.Приходько и многие другие. Эти люди, несомненно, оставили положительный след в жизни отца, а также в моей памяти.
Кандидат медицинских наук хирург М.Диканский был нашим добрым соседом по улице Цюрупы. Он обладал хорошим чувством юмора, но без всяких шуток удали мне аппендицит, когда внезапно в этом возникла необходимость.
Заслуженный врач Украины В.Т.Федько была не только знающим детским врачом, но и прекрасным организатором и педагогом, долгие годы возглавляла Кременчугское медицинское училище. Человек не простой судьбы, она советовала моему отцу не падать духом в сложные моменты его жизни. Я знал ее детей – Виктора и Ирину. Ирина Федько, как и мать, тоже стала врачом, унаследовав от нее многие качества, в том числе и такие, как отзывчивость и порядочность.
Доктор Л.Д.Гвирцман лечил моих родителей, был не только хороший терапевт, но, несмотря на резкость в суждениях, был очень интересный собеседник. С его дочкой Зиной мы были в приятельских отношениях, да и сейчас, бывая в Хайфе, я стараюсь навестить Зину в ее маленьком книжном магазине.
Уважаемый моим папой педагог М.Кулешов работал директором средней школы № 9. Его сын Всеволод Михайлович, тоже учитель, с женой Ольгой были наши соседи и друзья. Черноусый красавец Всеволод писал стихи, играл на аккордеоне, играл с детьми в волейбол, а его жена Ольга Павловна была учителем литературы, но стала блестящим журналистом. К сожалению, она рано ушла из жизни. Мне нравилась эта замечательная семья, я очень любил бывать у них.
Кандидат исторических наук Лев Исаакович Евселевский большую часть своей творческой жизни посвятил истории Кременчуга, написал немало монографий и книг. Недавно он прислал мне очень короткое, но всеохватывающее воспоминание о моем отце.
Участница антифашистского подполья в Кременчуге Галина Михайловна Пономарева была моим учителем и заведующей учебной частью в средней школе № 4. Позднее, в 1966 г., она сменила моего отца в должности директора школы № 5, но сохранила с ним товарищеские и профессиональные отношения.
В 1975 году я по неосторожности совершил под Минском дорожно-транспортное происшествие, без жертв и серьезных травм. Мои минские адвокаты, вероятно, для того, чтобы увеличить гонорар, довели дело до абсурда, почти что до тюрьмы. По настоянию папы, я приехал в Кременчуг и встретился с его хорошим знакомым – адвокатом А.Л.Пикулиным. Александр Пикулин очень быстро изучил мое дело, дал критический анализ происшедшему и рациональные юридические рекомендации. В результате не было оснований для судебного дела, все закончилось взаимовыгодным примирением.
Редактор городской газеты Д.Н. Коваленко был всегда желанным гостем в нашей семье, а сотрудница той же газеты, упомянутая выше О.П.Кулешова, с большим вниманием и терпением редактировала статьи моего папы, а в нескольких случаях – мои школьные сочинения.
С первым секретарем Кременчугского горкома партии М.И. Рассохиным папа проработал немало лет. Рассохин высоко ценил его деловые качества.
Директор вагонного, а потом автомобильного завода И.М.Приходько хорошо знал моего папу по партийным мероприятиям. Несмотря на занятость, он находил возможности, чтобы принять отца и обсудить конкретные вопросы.
О Петре Опанасовиче Зголе просто невозможно кратко упомянуть в одном абзаце. Это тема для целого отдельного рассказа. Не говоря о том, что П.Згола и мой отец имели доверительные и товарищеские отношения, уважали друг друга, лично мое отношение к нему было просто восторженным. В прошлом партийный работник, фронтовик, Петр Опанасович был человеком глубоких знаний, широкого кругозора, чрезвычайно радушным, открытым, хлебосольным. Мы, друзья его зятя А.Лукацого, собирались на кухне, где накрывалось им самим приготовленное угощение, и внимательно слушали его рассказы, мнения, воспоминания. Главной темой была история Украины, - страны, которую он преданно любил. Я не чувствовал разницу в возрасте – он создавал такую атмосферу, что мы могли и спорить, и обсуждать, и правильно понимать друг друга.
Вот такие замечательные люди окружали моего отца.
В 1961 году отец оставил работу в горкоме и стал директором школы № 5. Не знаю точно, что послужило этому причиной. Могу догадываться, но на догадках невозможно писать обоснованно. Тем не менее, отец продолжал заниматься своим любимым делом. Он, как по образованию, так и по призванию был настоящий, талантливый педагог.
Папа досконально знал методику замечательного человека и педагога А.С. Макаренко, поддерживал всячески работу музея А.С. Макаренко в Крюкове. Папа знал лично и неоднократно встречался с педагогом В.А.Сухомлинским, обсуждал с ним взгляды на воспитание и преподавательскую методику. Но, прежде всего, он любил свое дело и отдавался ему полностью.
Раньше всех он приходил в школу и позже всех уходил; сторож закрывал за ним входную дверь. Теперь все свое время он отдавал школе. Папа прекрасно владел украинским языком и, разговаривая в школе на украинском, он продолжал говорить на нем и дома. Иногда получалось смешно и забавно, когда он говорил по-украински, а мама отвечала ему по-русски.
В работе школы были заметные успехи, но в 1966 году какая-то бюрократическая комиссия из Киева нашла недостатки в охвате «всеобуча» (толком не знаю, что это такое и сейчас) и предложила отцу оставить работу. Это нанесло ему сильнейший удар, как морально, так и физически. Тогдашний заведующий отделом народного образования города, Коротич Сергей Тарасович, очень уважаемый в педагогическом мире человек, пытался защитить отца, но тщетно.
Отец продолжал заниматься своим делом, работал учителем в школе, в техническом училище, но сдал физически и тяжело заболел. Инфаркт и последующие сопутствующие болезни вывели его из строя больше чем на год. И только благодаря стараниям мамы, он выстоял и вернулся к нормальной жизни.
Однако нести такую нагрузку, как прежде, он уже не мог. Но душа его не могла остаться без занятия, без работы.
Новая беда пришла в дом. Тяжело заболела мама. Отец делал все возможное, чтобы найти правильное лечение, искал новых врачей, доставал лекарства, но все было тщетно. Мама ушла из жизни. Я был в те дни рядом с ним, видел, как он тяжело переживал эту утрату.
По моему совету он объединился с семьей дочери Майи, чтобы хоть как-то избавиться от одиночества. По-прежнему занимался любимым делом: писал статьи в газетах, занимался общественной работой, читал лекции в обществе «Знание», работал в обществе ветеранов войны, встречался с молодежью, с ветеранами, общался с бывшими учениками и однокурсниками, читал газеты и журналы, переписывался с друзьями-однополчанами – вот, пожалуй, неполный перечень его занятий в этот период.
С энтузиазмом и надеждой воспринял он перестройку. Внимательно следил за событиями, бурно происходящими в стране. Но восторга от происходящего вокруг, наверное, не было. Помню, как однажды пришел домой в слезах от обиды за то, что какие-то молодые люди издевательски посмеивались и оскорбляли колонну ветеранов войны и труда, идущих на парад Победы.
В апреле 1991 года я поехал в США по туристической визе, но события, происшедшие в Союзе в августе, подтолкнули меня принять нелегкое решение остаться там. В этом же году муж сестры решил эмигрировать всей семьей к своему дяде в Израиль. У отца, жившего в семье дочери, можно сказать, выбора не было. Он тоже должен был ехать с ними.
Но чувства привязанности к своей стране, к родному дому, любимому им Кременчугу, к своим друзьям, товарищам, могиле жены заставили его принять другое решение. Он решительно отказался от эмиграции в тот момент, когда уже были чемоданы упакованы, билеты куплены, и остался один в пустой квартире. Он не смог смириться с ужасной тоской и одиночеством и объединился со своей давней знакомой, матерью моего друга, Эсфирь Ефимовной, которая стал ему подругой до последних дней жизни.
Настал, пожалуй, самый трудный этап в его жизни. Слабое здоровье, отсутствие детей, постепенный уход из жизни друзей не способствовали поддержанию жизненного тонуса. Начался ускоренный распад Союза. Папа очень остро переживал эти события. Приход к власти Ельцина встретил с надеждой на лучшее, но быстро пришли разочарование и растерянность. Все сбережения, которые я оставил папе перед отъездом в США, превратились в пыль. На деньги, за которые я мог вчера купить автомобиль, сегодня отец мог купить автобусный билет, не более.
Я приехал в Кременчуг в феврале 1993 года и поразился, как город изменился, - но не в лучшую сторону. С тех пор я приезжал из Америки почти каждый год навещать отца. Помогал папе материально, так как прожить на пенсию в то время было практически невозможно.
Отец проявлял удивительную сдержанность и скромность. Уверял, что ему хватает того, что дают всем, т.е. пенсии. Он хоте жить так же, как и его товарищи-пенсионеры, ветераны войны, с которыми он не терял связь. Кто-то из его знакомых спрашивал его, что же тебя дети бросили? Но папа никогда не жаловался на нас, объяснял все, как есть «Дети выбрали свою дорогу, у меня она своя. Я прикипел к этим местам, к родному Кременчугу, и не уеду отсюда, даже если сейчас не все так гладко, не так сытно и не так тепло, как было раньше, или не так, как хотелось бы. Дети не бросили и не забывают меня, звонят, пишут часто и регулярно, помогают материально и всем, чем могут, сын ежегодно приезжает навестить меня. Кроме того, я не совсем один, со мной Эсфирь Ефимовна, мои двоюродные сестры и их дети, мои товарищи, мои ученики». Вот так отвечал им отец.
В политике, в экономике, в повседневной жизни присутствовал какой-то хаос. В этот сложный момент своей жизни отец сделал попытку обратиться к религии. Будучи всю сознательную жизнь атеистом, он все же сделал эту попытку, стал посещать иногда синагогу, наверное, нашел там немало знакомых для общения, но не думаю, что нашел там равновесие для своей души.
16 декабря 1996 года отец умер в своей квартире. Как ветеран войны, он был похоронен с воинскими почестями. В Кременчугской газете «Кремень» напечатали некролог.

* * *
О моем отце можно коротко сказать, что он из бедноты и полусиротства, благодаря пытливому уму и огромному трудолюбию, одолел дорогу к образованию. Он был дитя той эпохи, что сделала его идеалистом, но вместе с тем настоящим патриотом, как всего Союза, так и Украины и, особенно, Кременчуга. Он честно работал, учил студентов, воевал с фашизмом, читал лекции, воспитывал школьников, писал публикации в местных газетах.
Тяжело пережил развал Союза, но остался верным родным местам – Украине и Кременчугу, отказался от эмиграции, когда его чемоданы были уже упакованы. Уехал сын, уехала дочь, а он остался один на своей родине, - пережить эмиграцию было не для него.
Он любил жизнь, любил людей, и многие достойные и известные кременчужане знали его, уважали и высоко ценили дружбу с ним.
Таким он остался в моей памяти.
Август – октябрь, 2009,
Нью-Йорк